Расшифровка:

 

…Есть песни, которые идут чисто от башки. Я к ним абсолютно никак не отношусь. Типа "Эй, ты, там, на том берегу" – там просто зарифмованные банальные слова под хороший риф, под кач – и всё. Такие песни тоже должны быть, чтобы качать на концерте.

 

- А ты вот именно с этой целью пишешь? Или как?

 

Видишь, я как таковые песни, к которым я бережно отношусь, я их не считаю. У меня есть песни, в которых… которые… не знаю, как сказать. Ну, которые песни просто.

 

- То есть это не событие в твоей жизни, так сказать, этапное какое-то? А просто песня, которую ты написал, она существует…

 

Ну, как если… Нет, я вот и говорю, что есть…

 

- Скажем так, каждая ли песня является для тебя событием?

 

Допустим, "Всё это рок-н-ролл" для меня не являлась событием. То есть я её взял и написал. Мне хотелось написать про тусовку, что такое рок-н-ролл – я и написал. А вот, допустим, "Там иду я" – это было для меня… я чумной ходил, когда она получилась.

 

- Ну, понятно. Каждые вещи разные… У тебя каждый свой личный шедевр…

 

Нет. Шедевров-то вообще нет. Шедевры – это Абсолют, а Абсолюта надо достигать. А когда достигаешь Абсолют, то не х@й жить уже, надо умирать. Поэтому у меня шедевров нет. У меня есть песни, которые я люблю и просто песни. И всё.

 

- Скажем, когда ты "Я выбираю путь" песню делал. Как ты осознал её?

 

Там с ней было вообще очень интересно. Значит, там был сон просто у меня. Приснился некий сон, после чего получалась такая песня. Сон достаточно интересный. Для меня во всяком случае.

 

- То есть какой-то сон, который тебя таким образом…

 

Он как бы и не отвечает этой песне, но он о дороге. О том, к кому идти дальше и кому оставаться…

 

- А вот, Костя, такое громкое слово, но твоё отношение к религии какое?

 

Ну, как. Я верю в Бога. Верю в Иисуса Христа. Невозможно без Любви, потому что Любовь принёс он. Я люблю его, как самого светлого брата. Я весь в дерьме, весь падший, но всё равно брат. Потому что рабом Божьим даже я быть не желаю и не буду никогда. Но, веря в Бога, чувствуя Бога, неминуемо чувствуешь и Сатану. Сразу же. Поэтому вот этот дискомфорт…

 

[звонит телефон] Алё. Да. Ну. Лёха, здорова. Да я хочу кино смотреть просто по телевизору. "Агонию". Ну, завтра чёрт его знает, чего будет. Не, я никуда не хочу. А, ну давай. Я у Алика.

 

- То есть, скажем, такой не ортодоксальный христианизм, так скажем.

 

Видишь ли, я не терплю канонов. Понимаешь, уже христианство, как только образовалось, оно сразу начало себе копать яму. Тем самым, что, допустим, не включило 24 апокрифа в Священное Писание. А выборочно это сделало. Всё – люди приходят, люди всё пачкают и портят. Поэтому изначально идея коммунизма была шикарной, а по сути своей это просто абсурд полный. Потому что рая на земле создать нельзя, Сатана здесь – это его вотчина, его жизнь и с ним бесполезно тут бороться. Внутри себя надо бороться, светлее чуть-чуть себя делать. Стараться, во всяком случае. Другое дело, что это очень сложно. Не получается ни фига по жизни-то.

 

- Чего не хватает?

 

Так, человек просто я. Вот и всё. А он строит козни. Чем больше… Как Ницше говорил: "Я хочу забраться на высокий холм для того, чтобы искусить искусителя". Да? Вот я этим занимаюсь. А искушая его, он начинает ещё более изощрённо со мной играть.

 

- Процесс обратный?

 

Да.

 

- С обратной связью.

 

Ему шестёрки-то и не интересны, Сатане. То есть те, кто принял "печать зверя", как у Иоанна Богослова сказано, всё – они стали адептами, и чего ему с ними делить? Интереснее ему играть с теми, кто…

 

- А ты воспринимаешь его, не пытаясь подвергнуться…

 

Это твоё дело, можешь и подвергнуть запросто.

 

- Чтобы было понятно твоё отношение, как ты воспринимаешь Христа? Как реальность или как некоторую идею, которая тебе необходима?

 

Я воспринимаю чётко абсолютно, как реальность. Для меня реален Бог и реален Сатана. Как реальна душа. Как реально сердце, которое я тоже, кстати, никогда не видел.

 

[проблемы с микрофоном]

 

Я могу повторить ещё раз, чего я сказал.

 

- Повтори, только я не знаю, получится или нет.

 

А почему не получится? Для меня Бог абсолютно реален так же, как реален Сатана. Так же как реальна душа и так же, как реально сердце, которого я, кстати, тоже не видел никогда.

 

- То есть у тебя вопрос вообще не стоит о том, так сказать, о реальности физической? Или реальность другого рода для тебя реальней, чем вещественная?

 

Ну, это такие мелочи. Зачем в этом копаться? Обязательно нужно пощупать что ли? Прежде всего, нужно чувствовать. Если ты чувствуешь, то всё остальное само собой придёт.

 

- А ощущал ли ты сам когда-нибудь присутствие?

 

Я ощущаю ежесекундно это. Так же, как и присутствие Сатаны во мне.

 

- То есть ты, как поле боя?

 

Да. Просто это два полюса: Свет и Тьма внутри меня. А всё остальное пространство занимают просто люди, которые живут во мне.

 

- Скажи, а отношение с родителями у тебя какое?

 

Нормальное.

 

- Скажем, школа, после школы, в детстве?

 

Я был трудный ребёнок. Неудачный. Для родителей.

 

- В том смысле, что ты двоечник был?

 

Да.

 

- Прогульщик и так далее?

 

Да.

 

- И они всё время с тобой, если там какие-то трудности?

 

Конечно. Они хлебнули-то через край со мной.

 

У тебя отец и мать?

 

Да. Сейчас всё нормализовалось, вроде. Они собирают прессу, которая выходит. Все газеты я им отдаю.

 

- То есть ты как бы и по классической схеме. Ну, в кавычках "по классической схеме". То есть не ординарный мальчик, который много чего-то другого делает и хочет, малопонятный.

 

Я хотел одного всегда – петь песни.

 

- С какого примерно времени?

 

Сначала я был пиратом. Я решил стать пиратом. Мы заключили, 13 пунктов у нас был договор, подписались кровью и поехали угонять, здесь, на Чёрное море искать клад. Потом на этот клад покупать шхуну, выходить в открытое море. И топить всех к еб@@и матери, корабли, которые встретим. Втроём. Нас в Туле, значит, поймали – на поезд. На поезд, конечно, после "Республики ШКИД" нужно было в откидных ящиках ехать.

 

- Это сколько лет тебе было?

 

Это второй, по-моему, класс.

 

- Из Москвы до Тулы добрались?

 

Да. Потом я стал индейцем. После индейца я был хоккеистом – всё там, канадские профессионалы – Бобби Халл – всё играл в хоккей. Любил очень забивать голы. То есть я всё время любил…

 

- Первым?

 

Да. А потом в пионерском лагере я услышал Rolling Stones. Да, а Мама у меня любила Beatles – я, значит, Beatles не признавал, потому что она любила Beatles. Я любил Rolling Stones. А потом услышал Black Sabbath – и всё. Это меня поразило. "Master of Reality" как раз, первая "Sweet Leaf" песня, которая начинается с кашля. Всё, значит, я стал Оззи Осборном. У меня появились плакаты, я разрисовал всю комнату, пауков повесил по краям. Кричал, что Сатана – мой бог. Кресты вверх ногами только вешал. Начал учиться на гитаре, писать песни в стиле Black Sabbath – сплошные упыри, смерти, ведьмы…

 

- И как это называлось?

 

Там масса групп было. Мы создавали всё время какие-то группы, которые разлетались моментально. Но всё время что-то было такое.

 

- Всё время кого-то организовывал на это дело?

 

То ли я организовывал, то ли меня куда-то приглашали.

 

- Каждый раз ты был солистом?

 

Да.

 

- Лидером таким?

 

Да.

 

- А сам ты на каких-то инструментах играешь?

 

Я бренчу на гитаре, больше ничего не умею.

 

- В смысле бренчишь?

 

Действительно бренчу просто. Но этого достаточно для того, чтобы спеть какие-то мои песни и всё.

 

- А что касается музыкального образования, ты не занимался этим?

 

Нет.

 

- В музыкальную школу не ходил?

 

Нет, не занимался.

 

- Но со школы ты серьёзно только музыкой занимаешься?

 

Ну, у меня масса профессий.

 

- Каких?

 

Я работал токарем, работал художником, работал грузчиком, работал натурщиком, работал пожарником. Работал администратором баскетбольной команды. Вот. Кем ещё работал? А, киноактёром работал в фильме "Взломщик". Шляпы шью вот до сих пор. Это портным.

 

- А с каких пор ты в этом не работаешь?

 

Я сейчас работаю портным, так что до сих пор я работаю.

 

- Что значит портным?

 

Я работаю портным сейчас.

 

- В ателье?

 

В кооперативе.

 

- А почему это происходит?

 

Ну, потому что у меня нет другой работы.

 

- Но ты же можешь работать в своей группе?

 

Пока у группы нет того статуса. Мы – не профессиональная группа. Мы не относимся ни к кому. Мы подвешены в воздухе.

 

- Ты хочешь сказать, что ситуация такая, что если ты работаешь, ты не можешь быть увлечён?

 

Сейчас вряд ли могу быть привлечён, потому что мы сейчас постоянно работаем на трудовых договорах. То есть, у нас источники дохода есть – всё, за тунеядство уже посадить не могут. Но книжка у меня лежит в…

 

- В кооперативе.

 

Да. А так она могла лежать бы дома просто.

 

- А твоё отношение к этой книжке?

 

Да это вообще чушь. То же самое, как паспортный режим.

 

- Но там же потом тебе будут платить пенсию.

 

А потом суп с котом.

 

- Ты это говоришь с какой-то внутренней горечью?

 

Нет, абсолютно без горечи. Просто ты спросил, кем я работал, я тебе перечислил все свои работы.

 

- Но реально ты шьёшь?

 

Реально? Но как тебе сказать?

 

- Так и скажи.

 

Ну, придётся сказать, что шью.

 

- Почему придётся?

 

Ну, так мы с тобой не с глазу на глаз говорим. Шью.

 

- А какой ты себе видишь перспективу свою?

 

Я о будущем вообще никогда не думаю.

 

- Ты не думаешь или говорить не хочешь?

 

Нет. Не думаю.

 

- Просто не думаешь?

 

Просто не думаю. Это дело женщин – гадать, что будет на кофейной гуще.

 

- Ну, а скажем, на сколько сил хватит тебе?

 

Насколько хватит, настолько и буду.

 

- А если завтра всё прекратится?

 

Всё. Значит, не нужно. Если не будет стоять – так всё, зачем?

 

- Значит головой вниз?

 

Видишь ли, существует масса выходов. Допустим, тот же самый бережок, рыбку ловить. Или головой вниз, допустим. Или же ещё… Головой вниз – это самый лёгкий выход из ситуации.

 

- Это не вполне мужской путь.

 

Это самый лёгкий выход.

 

- Делай, что хочешь, не взирая ни на что.

 

Да.

 

- Но не всегда это удаётся только.

 

Ну, чего об этом говорить? Как будет, так и будет.

 

- Ты сказал о Ницше, ты знаешь его?

 

Я знаю по одной работе всего: "Так говорил Заратустра", я читал всего одну вещь у него. Поэтому сказать, что я его знаю, я не могу.

 

- Ты в переводе читал?

 

Я в переводе читал, я не учу, не знаю языков.

 

- А в каком переводе, ты не помнишь?

 

Нет, не знаю в каком.

 

- И какое твоё отношение?

 

Он – суканный поэт для меня, прежде всего. Он такой мастер слова, что я упивался, когда читал. Словом его. То есть те вещи, которые я не принимал, я читал как поэзию. Там была масса вещей, которые мне просто открывали глаза на жизнь. Вот и всё.

 

- Это давно было?

 

Я два раза читал. В первый раз это было открытие. Второй раз я его читал, как поэта больше.

 

- Специально перечитывал?

 

Видишь, я бы и сейчас его с удовольствием почитал, и опять же взахлёб, если б опять попала мне эта книга.

 

- Песня "Чёрное и красное" – это какие-то ассоциации внутри? Почему такие цвета?

 

Потому что, видимо, я не настолько светел, чтоб одевать ещё белое. Опять о белом. Во мне, пожалуй, доминирует чёрное. И красное, как стремление к свету. Вот и всё.

 

- То есть через красный?

 

Хотелось бы верить в это.

 

- Твоё такое?

 

У меня в этой же песне сказано: Может быть, я и не выйду на свет, но я летал, когда пела душа. Хочу вырваться, но не знаю, получится или нет.

 

- А ты как дойти хочешь? Есть два пути: можешь реализовать своего любимого себя…

 

Нет, ну, зачем?

 

- …или ты можешь пройти весь путь свей жизнью.

 

Да-да-да. Только так. Никакого самоотречения, самобичевания – это не для меня. Послушником я не буду никогда. В приходе ряженых. У меня опять такая есть песня: Легко ли быть послушником в приходе ряженых. Я был в монастыре, я посмотрел что там – там чернуха творится. Светлое место, а все друг под друга копают. Я думал, приду в монастырь, меня оттянут как-то. Они же любить людей должны. А нас начали охаживать кадилами – там вот бесы приехали.

 

- Это где это было?

 

В Печорах.

 

- За ворота пришёл, и там всё это началось сразу?

 

Да. Мы пришли и там пошёл: Шу-шу-шу-шу. И там уж какой-то пришёл старец, вообще уж такой. Пошли сначала, мелкие пошли, потом крупнее и крупнее, и крупнее. И потом кадилами пошли.

 

- То есть они вас как бы дьявола отчитывали?

 

Да.

 

- То есть по вашему внешнему виду решили?

 

Конечно. Ни поговорив, ничего не спросив. Я думал, если увидят в нас дьявола, так попытайтесь поговорить. Может быть, действительно в нас есть – так оттяните на себя чуть-чуть. Вы-то здесь зачем? Ушли из мира для того, чтобы людей спасать. Мир спасать от Сатаны. А получается всё наоборот.

 

- А, скажем, другие религии?

 

А, видишь, я других религий не знаю, я их не чувствую, потому что я-то всё-таки славянин и должен быть с Христом. Ну, как, я Солнце ещё люблю очень. Вот единственное что. Солнце, потому что, как любой языческий бог несёт и свет, и тьму. То есть и радость, и боль. И рождение, и уничтожение.

 

- Ты ощущаешь себя просто христианином, или православным, католиком?

 

Нет. Я просто христианин. Я не люблю Христа. Я даже не знаю, христианин ли я. Я его люблю, как брата. Потому что это был самый светлый человек на земле, который был.

 

- То есть тебя не интересуют все догматы?

 

Абсолютно. Меня оттягивает Евангелие, я читаю его с удовольствием. Когда мне плохо, я читаю Евангелие, и у меня душа успокаивается. И всё.

 

- Предположим, когда тобой обуревает дьявол, то ты какие предпринимаешь шаги?

 

Видишь ли, когда он мной обуревает, прежде всего, нужно, и это здорово, если это происходит, понять, что он тобой обуревает. Потому что он так заносит иногда, что ты не понимаешь, дьявол это или нет.

 

- То есть, нет гарантии, что ты можешь это для себя понять?

 

Я могу её понять, но я говорю, что это очень сложно.

 

- Но ты пытаешься?

 

Я пытаюсь. Я всей жизнью пытаюсь. Но для меня страшнее всего тление. Конечно, вот эта середина, когда всё по@@й. Когда есть тапочки, добрая жена на кухне, цветной телевизор и газета, и пижама.

 

- Но у тебя есть жена и телевизор. Есть жизнь, к которой ты идёшь и к которой ты пришёл. Но, судя по предыдущим словам, тебя это не очень удовлетворяет. У тебя какие-то конфликты в этом смысле есть?

 

В этом смысле у меня нет конфликтов, слава Богу.

 

- У тебя просто хороший человек есть?

 

У меня не то, что… это просто солнышко моё – и всё.

 

- Понимая тебя и твою сложную жизнь, сложные твои проблемы, она просто достаточно тактична, скажем так?

 

Другое дело, какой ценой это ей даётся, но… я её "декабристской" называю.

 

- Ты же на этот шаг пошёл и обзавёлся семьёй, потому что именно такого человека встретил?

 

Да, конечно.

 

- Или такая тяга помимо тебя происходит?

 

Ну, как, нет. Я не знал, какого человека я встретил. Откуда же я знал. Это в прошествии уже тех лет, которые мы прожили вместе, я это понимаю. А так я просто влюбился и женился.

 

- Или влюбиться, или жениться, или стремиться к созданию семьи – это несколько просто…

 

Ну, у меня, видишь, у меня, видимо, вот так получилось. Я не отдавал отчёта. Я влюбился – значит, говорю: пошли в ЗАГС и всё.

 

[звонит телефон] Алё. Нет. Костя. Ага. Телевизор? Нет, не включал. Ага. Ладно.

 

Там какой-то итальянский фильм об Афганистане по телевизору.

 

- Кстати, об Афганистане. Вот, на мой взгляд, в жизни мужчины два сильных наиболее потрясения есть, ярких впечатлений: трахнуть бабу и убить человека. Как ты относишься к этим словам?

 

Что касается "трахнуть бабу", я очень понимаю это мужское проявление. А вот на счёт убить человека, я считаю, что это чисто звериное, а не человеческое.

 

- С тобой не бывают такие моменты какого-то гнева, когда хочешь устранить источник его?

 

Тогда я обычно на себя это всё направляю. Потому что этот источник гнева подсказывает мне лукавый.

 

- Это для тебя свидетельство того, что тебя завоёвывает дьявол?

 

Да.

 

- Это просто такое неоспоримое свидетельство.

 

Бесспорно, неоспоримое. Единственное, можно, видимо, убивать свято, когда надругались над твоей землёй и над твоими близкими.

 

- А вот то, что ребята приходят из Афганистана?

 

Это трагедия просто. Это позор наш. И всё.

 

- Ты встречался с кем-нибудь?

 

Да, постоянно. Говорили мы.

 

- В смысле?

 

Постоянно на концертах подходят. Потому что у нас есть песня об Афганистане, где высказана моя позиция по этому поводу.

 

- Они подходят и что говорят?

 

Одни подходят, говорят, что это правильно. Другие говорят, что ты там не был, ничего не знаешь, не имеешь права. А я имею право от себя, я говорю так, как я это чувствую.

 

- А заведомо с человеком, который убивал, ты разговаривал?

 

Они все убивали. Я разговаривал ещё и с вьетнамцами, и с лаосцами, когда я работал натурщиком. Тоже они убивали все.

 

- У тебя есть интерес к этому?

 

У меня жалость – и всё. Мне их жалко. А жалость – не очень…

 

- Ты стыдишься жалости?

 

Жалость – не очень светлое чувство.

 

[звонит телефон] Алё. Да. Костя у телефона. Да. Так, я сегодня нет. Точно, да. Ага. Да, ничего.

 

- Жалость – какое чувство?

 

Не очень хорошее чувство. Когда мне кого-то жалко, то я понимаю, что не на равных мы, что ли. Не дай Бог, чтоб меня кто-нибудь жалел, просто. Я сразу ставлю себя на его место. Если б меня кто-то жалел, мне бы было не по себе. То есть, это проявление слабости. Они начинают оправдываться все, что: ты понимаешь, это, там, не мы это.

 

- Любое действие человека должен оправдывать сам человек?

 

Да. Поэтому я сказал себе, что я в армию не пойду. И не пошёл. Вот и всё.

 

- А как ты не пошёл?

 

Я лежал два раза в сумасшедшем доме просто. И всё. Первый раз в 17 лет.

 

- Симулировал?

 

А я не знаю, я там ничего не симулировал. Я говорил, что я в армию не пойду и не хочу идти. И всё.

 

- И они тебя обследовали?

 

Они меня обследовали, выяснили, что там у меня какие-то отклонения. У меня 9-я статья – это остаточные явления черепно-мозговых травм. Это их дело, я там ничего не симулировал, не подо что не косил.

 

- Просто отказался служить и всё.

 

Я: не пойду, они: посадят, я говорю: отсижу.

 

- Посадят?

 

Ну, да. Это ещё было до Перестройки, поэтому тогда, как это человек не хочет выполнять почётную обязанность. Почётную. Значит у него что-то не в порядке с головой. Это было в 17 лет. В 25 лет меня положили на перекомиссию – то же самое. Что меня в 17 лет спрашивали, что ты хочешь, я говорил: песни петь. Что в 25 лет я говорил то же самое.

 

- А сколько сейчас тебе лет?

 

- Мне сейчас 29 лет и скажу опять с полной ответственностью, что я и сейчас хочу петь песни. Больше ничего не хочу.

 

- Ещё хотел тебя спросить об этой истории, ты ведь москвич?

 

Да.

 

- АЛИСА – группа ленинградская. С этой историей, как это всё произошло и почему?

 

Ну, как произошло. Так вот сложилось и всё.

 

- Ну, а как это связано?

 

Ну, как, я влюбился в ленинградку, я попал туда в первый раз в 1976 году и после этого ездил всё больше-больше-больше. Жена у меня из Ленинграда.

 

- Ну, приличная такая история.

 

Да. Тяга, которая… Питер – это сумасшедший и просто не реальный совершенно город. Это обусловлено всё историческими причинами. Прежде всего, с тем, что, для меня во всяком случае, он строился на болотах – это, в общем-то, не земля, а очень зыбкая земля – болото. На болотах живут птицы. Только птицы. Никто там больше жить не может. Поэтому этот город собирает птиц со всей земли нашей. И только они могут там уживаться. Но я не беру ещё коренных ленинградцев, потому что они там все, как правило, птицы.

 

 

 

 

 

 

 

 

Фильм "Агония" и итальянский фильм про Афганистан, которые упоминаются во время телефонных звонков в "Программе на неделю" в газете "Правда" № 226 (25578) от 13.08.1988 года: